Геннадий Ковалев: «Как можно учиться, когда рядом сидит «оболдуй», который платит?»
Прошедшая пятилетка подготовила серьезные испытания или, как западными шаблонами обычно говорят российские дипломаты – «новые вызовы» – для преподавания гуманитарных наук. По всей стране происходили объединение кафедр, а затем и факультетов в вузах, сокращение бюджетных мест и прочие «оптимизационные» мероприятия, якобы призванные повысить экономическую эффективность данных подразделений. К чему привели подобные попытки на примере отдельно взятого филологического факультета Воронежского госуниверситета? Об этом мы беседуем с заведующим кафедрой славянской филологии, профессором, доктором филологических наук Геннадием Ковалевым в канун его 75-летия.
По профессору на студента
– Геннадий Филиппович, как бы лично Вы оценили прошедшие пять лет для факультета?
– Как тяжелейшие, критические. Не могу понять, как мы выжили. Да и выжили ли – еще неясно. Но мы хотя бы сохранили факультет. Нигде в окрýге больше не осталось отдельных филфаков. Даже в Волгограде это уже – факультет филологии и документалистики. Везде факультеты объединяют на какой-то общей основе, что приводит к сокращениям числа как студентов, так и преподавателей.
Я не знаю, кто все это затеял (хотя предполагаю – недаром же к нам в свое время приезжал Джордж Сорос), но мне кажется, что после того, как определенные внешние силы нанесли удар по нашей тяжелой промышленности, радиоэлектронике, они взялись за медицину и образование. И – самое печальное – что их цели совпали с целями руководства страны.
– А какой от этого прок руководству страны?
– Я считаю, вопрос – в создании условий для сохранения власти. Нет крупных предприятий – некому в случае чего выйти на забастовку. То же и со студентами. Сегодняшние студенты разобщены, они никуда не выйдут. Профсоюзы не работают, как следует, как они работают на Западе. То есть, цель достигнута.
А каков итог этого всего? Ударили по самому больному – по «генофондным» факультетам, к которым я отношу, прежде всего, филологические и исторические. Почему они «генофондные»? Да потому что специалистов по любым другим дисциплинам можно «купить» за границей. А где ты за рубежом найдешь человека, действительно разбирающегося в отечественной истории или русском языке?
И что сегодня мы имеем в результате? Набор на филфак в текущем году составляет 20 студентов. Это мы говорим о факультете, на котором трудится 20 профессоров!
– Ну, зато какая экономия!..
– Экономии от сокращения студентов нет практически никакой. Экономия начнется, когда будут сокращать преподавателей. Я недаром сказал про 20 профессоров – к такому показателю филологический факультет шел очень долго. Помню те времена, когда нужного профессора приходилось переманивать из других вузов. На наш филфак, например, из Уфы смогли забрать великого лингвиста Игоря Павловича Распопова – благо, он был родом из Россоши и захотел вернуться в родную Воронежскую область. А когда потребовался руководитель на кафедру журналистики филфака, то Горислава Валентиновича Колосова аж из Казахстана забирали! И такая система существовала по всей стране.
У нас же сегодня такой профессиональный кадровый состав, а учить ему некого!
От ЕГЭ к утилитарности
– К слову, о том, кого учить. Каков он – современный студент, приходящий на филологический факультет? Отличается ли он от того, что приходил к Вам лет 10-20 назад?
– Отличается и, к сожалению, не в лучшую сторону. Он приходит в вуз без зачатка энциклопедических знаний. На первом курсе, когда я начитываю студентам лекции и приглашаю к диалогу, они не могут сказать, где протекает Днестр, или кто, кроме русских, относятся к славянам. Называют венгров, латышей и эстонцев. Все это говорит о качестве их подготовки в школе.
Я всегда критиковал систему ЕГЭ, которая перестраивает мозг школьника, сушит его, лишает энциклопедизма. И результат работы этой системы мы видим сегодня. Абсолютно утилитарный мозг, не способный воспринимать информацию в объеме большем, чем нужно лишь для повседневной жизни.
Но это – меньшая из бед. Если человек способный, мы его в состоянии переподготовить. Проблема еще кроется в том, что у современного студента совершенно нет конкуренции, нет стимула к тому, чтобы стараться. Нам сегодня поставили задачу: обучить необучаемых. То есть, как бы студент ни относился к учебе, мы вынуждены с ним «нянчиться».
При этом существующая система набора в вузы препятствует доступу к нам действительно толковых ребят, например, из сельской местности. Они видят, что на филологический факультет формируется серьезный конкурс, и делают выбор в пользу факультетов и вузов, куда поступить проще.
– Но от конкурса-то не уйти…
– А я считаю, что нужно уходить. Надо принимать всех, кто имеет желание, а уже потом, в процессе учебы отсеивать их. Тогда на филфак, да и не только, придут те, кто действительно хочет учиться, и мы сможем отобрать лучших из них. А они потом будут формировать прекрасный контингент учителей в школах – в том числе, и в сельских. Прежде всего, в сельских, где сегодня продолжают работать глубокие пенсионеры – в том числе, по причине того, что у них попросту нет смены.
– Вы считаете, что выпускник филфака с удовольствием пойдет работать в школу?
– Не каждый, конечно. Но я приведу один расчет. Когда я учился здесь (это было во второй половине 60-х годов прошлого века), через наш курс за все время обучения прошло примерно 100 чел. (при наборе 75 чел.). Не все из них дошли до выпуска – многие были отчислены, многие покинули вуз сами, поняв, что не справляются, кто-то отправился в академический отпуск, и т. д. В итоге до выпуска «дожили» примерно 65 чел.
Надо сказать, в то время была отлично развита система распределения. Та самая система, которая позволила совершить стране настоящий рывок в образовании и здравоохранении коренных северных народов, народов Закавказья, Средней Азии и т. д. Так вот, по этой системе тогда на моем курсе распределились примерно 35-40 чел. Лично я с другими пятью однокурсниками уехал в Якутию, но распределялись по всей стране. Кто-то, отработав положенные три года, вернулся обратно и потом даже ушел из отрасли. Но я знаю точно, что примерно 20 моих сокурсников так и продолжили трудиться учителями, доработав в школе до пенсии.
Отсюда делаем вывод: даже в советское время не более 20% выпускников филологического факультета связывали свою жизнь со школой. А теперь посчитайте, сколько нынешних выпускников могут принять такое решение, учитывая, что их набирается по 20 чел. в год! Сможет ли такое их количество закрыть потребность региона в педагогах?!
А учитель русского языка и литературы, между прочим, это – педагог системообразующий. С какой бы отраслью ни хотел бы связать свою жизнь во взрослом возрасте, ты должен обладать грамотной речью и развитым чтением. Без этого тебе не быть ни хорошим инженером, ни экономистом – никем из тех, кого сегодня хочет готовить государство.
«Учащиеся» и «обучаемые»
– Вы сами сказали, что в те годы решать проблему помогало распределение. Но сегодня его нет.
– И это – очень большое упущение профильного министерства. Отсутствие распределения не только препятствует приходу молодых учителей, оно не дает федеральным чиновникам понимания того, сколько им нужно представителей тех или иных профессий. Отсюда и вся эта чехарда с сокращением численности студентов. Бюджетные места получают не те факультеты и вузы, в выпускниках которых есть потребность, а те, кто сумеет лучше убедить министерство в собственной «нужности».
– Но пойдет ли абитуриент учиться туда, откуда его потом распределят в какую-нибудь глухую деревню на другом конце страны? И придут ли сюда в таком случае учиться те, кто готов платить за собственное образование?
– Во-первых, придут. Если им интересна наука, работа с детьми, то придут. Абитуриентам и студентам надо дать больше самостоятельности, избавить их от инфантилизма. И распределение хорошо помогает в этом процессе. К тому же, никто не говорит, что воронежских выпускников нужно отправлять непременно в Якутию. В селах нашей области тоже очень большая потребность в педагогах.
А что до студентов-«платников»… Знаете, я считаю, что их не должно быть в государственном вузе. Государственный университет или институт должен, по моему глубокому убеждению, работать только со студентами, которые приходят на бюджетный набор, учатся на общих основаниях, получают стипендию, и т. д. Договорное обучение должно стать уделом исключительно частных вузов. Тогда – да, будет конкуренция.
Сейчас же совместное обучение студентов, занимающих бюджетные и договорные места, зачастую приводит к тому, что вторые считают необязательным выполнение установленных требований, а первые смотрят на них, и тоже начинают снижать требования к себе. Они не понимают, как можно учиться, когда рядом сидит «оболдуй», который платит и которому дозволено все?
– Это – тоже условие для формирования студенческого инфантилизма?
– И это – тоже. У нас много таких условий. Достаточно сказать, что на государственном уровне термин «учащийся» уже давно заменен на «обучаемый». Есть разница? Вот откуда растут ноги у этого инфантилизма.
Развитие – через печать
– Геннадий Филиппович, если попытаться завершить разговор на оптимистичной ноте и вспомнить о Вашем юбилее – как вы его планируете отметить в творческом и научном плане?
– Если честно, я очень переживал, что мне не удалось выпустить к предыдущему, 70-летнему, юбилею запланированные четыре издания. Но в следующем году, к слову, их опубликовал. На этот раз планирую все же в сроки уложиться, поэтому в текущем году мы запланировали выпуск целого ряда книг.
Так, опубликуем третий том «Словаря воронежских говоров», четвертый том «Воронежского лингвокраеведения», 34-й том «Материалов по русско-славянскому языкознанию». Причем последнее издание будет посвящено одновременно трем юбилеям: 200-летию со Дня рождения Ивана Тургенева, 100-летию Воронежского госуниверситета и моему скромному 75-летию. Эти издания, конечно же, коллективные, материалы для которых готовили не только сотрудники нашей кафедры, но и ученые из других вузов, в том числе, заграничных.
Кроме того, я издам четыре собственные книжки. Например, «Ономастику Александра Твардовского» с подзаголовком «К 75-летию освобождения Воронежа от фашистов». Он тесно связан с этой датой – в 1942 г. Твардовский работал здесь в качестве корреспондента газеты. Ономастике будет посвящено и второе издание – только уже Михаила Булгакова. Вдобавок переиздам свою книгу об именных каламбурах русских писателей – теперь уже дополненной и в формате мини-книжки, а также собственный словарь «Микротопонимия Воронежской области», который будет опубликован в трехтомном исполнении.
– Если не секрет, откуда планируете взять финансирование на все эти издания?
– Ну, под «Словарь воронежских говоров» мы получили грант, так что здесь финансирование предельно понятное. «Воронежское лингвокраеведение» и «Материалы по русско-славянскому языкознанию» надеемся опубликовать за счет факультета. А остальные издания буду оплачивать за счет собственной зарплаты, которая у профессора ВГУ, увы, едва ли не меньше невысокой оплаты труда школьного учителя.
Тиражи тут большими не ожидаются – по 100 экземпляров, которыми я потом буду обмениваться с учеными из других вузов, также выпускающими собственные исследования. Я, к слову, издания эти дома не храню – после прочтения сразу же передаю в библиотеку ВГУ. Мой личный фонд здесь уже составляет примерно под тысячу экземпляров.
– А для чего лично вам нужны эти публикации?
– Я убежден: наука будет жить лишь тогда, когда вуз станет выдавать большое количество печатной продукции. В этом случае университет сохранит хорошие места в различных рейтингах, а его факультеты – развиваться. Поэтому публиковаться должны все: и студенты, и аспиранты, и, разумеется, преподаватели, доценты и профессора.
Публикации и выпускники – вот два основных фактора, по которым можно говорить о качестве того или иного высшего учебного заведения.
Беседовал Юрий Бабаян