Рабы не пьют кофе
«По цене чашки кофе» – устойчивый рекламный штамп, обесценивающий одновременно и любовь к ароматному напитку, и продвигаемый позевывающими маркетологами продукт. Однако в нашем регионе приевшийся слоган заиграл на прошлой неделе новыми красками. Под Воронежем, как оказалось, эспрессо приравняли чуть ли ни к амброзии. Мол, тот, кто может позволить себе кофе, жаловаться ни на что не должен.
Наверняка вы видели новости про уроженку Бурятии, которая обвинила своего сожителя-фермера в том, что он несколько лет держал ее в неволе. История, скажу сразу, запутанная. Не все так однозначно, как заявили представители движения «Альтернатива». Но подробности дела пока опустим, тем более, что в них надо разобраться в первую очередь оперативникам.
Однако реакция местных жителей на обвинения их соседей-фермеров достойна отдельного обсуждения. Оказавшиеся в кадре «сплетницы», по первому впечатлению, не подозревали, что их комментарии позже растиражируют СМИ. Но, может, от того мы и получили столь живое мнение. Если еще не видели это интервью по горячим следам, оцените высказывания: «Ничего себе, рабы кофе пьют! Тут на пенсию (пропускаем «термин», усиливающий отрицание) кофе (не) купишь» – экспрессивно описала положение бурятки пожилая местная жительница. Или вот другой комментарий от представительницы более молодого поколения: «При мне она приходила хвасталась, что купила новую куртку, спортивный костюм». Эти люди отрицали саму возможность, что человеку может что-то не нравиться, если его физиологические потребности удовлетворены – к слову, это лишь первый уровень на пути к счастью по Маслоу. Как раз на следующей ступени в системе американского психолога зарождается представление о безопасности. Но этот шаг еще нужно сделать.
А пока рассуждения о главенстве материального положения получают одобрение, дело Салтычихи будет жить. Показательный момент, к слову, в истории нашей страны. Не образом «кровавой барыни» – таких любителей выгнать человека голым на мороз или облить кипятком в то время было не так уж мало. Но, что поделать, в XVIII веке еще не знали про абьюзивные отношения.
Интересно, однако, само решение властей: Екатерина II оказалась той еще сторонницей солипсизма, это про то, если «Я» сам что-то не вижу и не чувствую, значит этого и вовсе нет. Так вот, чтобы точно «не видеть», императрица сразу же после всей шумихи, длившейся около шести лет, взяла да запретила крепостным жаловаться на помещиков. Так вопрос с жесткостью по отношению к рабам, ой, простите, крепостным, и был решен. Интересно, как среднестатистический Иван зажил после таких нововведений? Вопрос риторический.
А помните «смерда»? Да-да, того самого, что посмел «боярыню обидеть». Жил представитель этого отнюдь не перспективного класса за несколько веков до событий с Дарьей Салтыковой. И вполне вероятно, условный холоп мог бы ему завидовать: «Ничего себе, собственная земля! Тут на милость (пропускаем «термин», усиливающий отрицание) землю (не) купишь». Вот только за убийство что смерда, что холопа – цена была одна. Источники колеблются в точной цифре. Поэтому будем ориентировать на 5 гривен из всезнающей «Википедии». Вопрос-то не в количестве слитков серебра с зазубринами, а в том, что жизнь человека оценивалась, как вещь.
Казалось бы, смерды и холопы ушли на страницы учебников истории, вот уже пошел 161-й год, как мы живем без крепостного права, да и в Конституции, сколько бы ее ни переписывали, остается неизменным: «гарантируются права и свободы человека». Так почему наше сознание до сих пор остается закрепощено?
Какое сумеречное помрачение должно было произойти, чтобы случилась полнейшая ценностная дезориентация? Самая дорогая упаковка зернового кофе в «О’КЕЙ», не сочтите за рекламу, стоит 2 199 рублей. За эти деньги можно получить килограмм хорошего Egoiste – то бишь «Эгоиста». Звучит, согласитесь, в контексте данной темы символично. Так можно ли мерить свободу, свою или же чужую, пусть даже в таких относительно дорогих пачках кофе? А если человеку выдали новую куртку вместо зипуна, должен ли он бить челом в знак благодарности? Про спортивный костюм, ставший чуть ли не эталоном стиля в 90-е, и говорить не хочется.
Так, может, если мы до сих пор обрабатываем офисные или заводские «поля» за цену чашки кофе, это и есть рабство? Пожаловаться бы кому или что-то предпринять, но, кажется, Екатерина II не велела.
Виктор Левшаков